Чтение мыслей

На днях г. Лернер по поводу моей заметки в "Журнале журналов" - "Вольная академия" уличил меня в незнании истинной истории пушкинского кольца, вернее - нескольких колец Пушкина. Уличил не без основания. Увлекшись легендой, я, правда, смешал А. И. Тургенева с Н. И. Тургеневым (из них первый присутствовал при предсмертных мучениях поэта и потом провожал его тело в деревню, а второй был в это время за границей), а Даль, в моей передаче, получил перстень с изумрудом из рук самого Пушкина, а не от его вдовы. Каюсь. Виноват в небрежности, торопливости, рассеянности и забывчивости. Виноват тем более, что все биографические источники мне когда-то были известны. Просто мною овладела первоначальная изустная легенда.

И на таком извинении я бы и окончил мой ответ г. Лернеру, если бы этому бесспорному знатоку Пушкина не пришло в голову сделать несколько неприличных и недостойных серьезного писателя выпадов по моему адресу. Но не для г. Лернера я должен сделать возражения против некоторых пунктов этой статьи.

Во-первых. Никогда, нигде и никому я не писал и не говорил следующей гнусной фразы: "Какой бы то ни было ценой я куплю кольцо Пушкина"; да и сама эта фраза совершенно противоречит моей идее преемственности кольца. Г. Лернер эти слова приписывает мне дважды, а дважды сказанная неправда есть ложь. Ведь не из репортерской же заметки взял г. Лернер это тяжкое обвинение.

Во-вторых. г. Лернер приписывает мне честолюбивое желание обладать талисманом великого поэта, как значком чемпиона от литературы. Я могу назвать много писателей, несравненно более меня достойных этой своеобразной и прекрасной почести, налагающей на носителя тяжелое и ответственное бремя. Про себя же я всегда говорил и думал, что моя работа - второй сорт. И в статье о "Вольной академии" я громко говорил о новых, молодых, растущих талантах.

В-третьих. Академические лавры Бунина не дают мне спать. Почему было кстати не сказать, что я завидую Еноху, взятому на небо живым? Бунин - настоящий академик, и я не удивлюсь, если он в недалеком будущем получит даже почетные пальмы французской академии, подобные тем, которые получил раньше Мамин-Сибиряк за "Аленушкины сказки". Бунин - тонкий стилист; у него громадный багаж хороших, здоровых, метких, настояще-русских слов; он владеет тайной изображать, как никто, малейшие настроения и оттенки природы, звуки, запахи, цвета, лица; архитектура его фраз необычайно разнообразна и оригинальна; богатство определений, уподоблений и эпитетов умеряется у него строгим выбором, подчиненным вкусу и логической необходимости; рассказ его строен, жив и насыщен; художественные трудности кажутся достигнутыми непостижимо легко... И многое, многое другое. А Енох отличился праведной жизнью. Ни то, ни другое мне не свойственно, а потому, вопреки г. Лернеру, я сплю спокойно.

И все это г. Лернер приписал мне по какому-то наитию, руководимый странной, непрошеной прозорливостью, будто читая в моем сердце. Ах, давно искусство чтения в сердцах составляет почтенную, но скользкую профессию.

Г. Лернер, как присяжный чтец мыслей, все знает, все разберет и все решит. Сделав мимоходом нахлобучку Бунину, погрозив на всякий случай начальственным перстом Арцыбашеву, он круто, не доказывая и не допуская возражений, решает, что никто из ныне живущих писателей не был бы достоин ношения пушкинского талисмана.- Никто? - Предположим.- И теперешняя молодежь в будущем? - Допустим.- А еще более молодое, еще, может быть, не народившееся поколение? Или с Чеховым, к удовольствию г. Лернера, иссяк родник русских талантов? Нет, в это мы не верим. Иначе точка, тьма, отчаяние...

Преемственность талисмана подобна дару пророчества, королевскому сану или благости священства. Носители его могут быть несовершенны, но представляемая ими идея не теряет величия.

А, впрочем, превратись милая легенда о кольце в действительность, г. Лернер скажет: "Пойдем в участок... то бишь в Академию, там начальство разберет, кому и что. Оно уж знает".