Глава XX. Эмигрантская пресса

В начале 20-х годов в Париже жило очень много эмигрантов. Куприн всегда плохо разбирался в политике, был в ней наивным дилетантом. Интеллигенция, к которой отец раньше был настроен достаточно критично, теперь казалась ему несправедливо обиженной большевиками. Это вначале объединяло в какой-то степени его с литературной эмиграцией, враждебной к советской власти. Эмиграции нужен был такой союзник.

Редакционная деятельность совсем не была в характере Александра Ивановича. Каждодневное корпение над чужими рукописями, необходимость отказывать бездарным писакам с молящими глазами, быть посредником между разгневанными писателями и бесчестными хозяевами - все это отец терпел ради твердого заработка, успокаивая себя, что зато он находится в гуще событий.

По это продолжалось недолго. Вскоре Куприн отошел от политики, осудив и осмеяв эмигрантскую прессу.

Деятельность одного из таких русских эмигрантских органов забавно описал известный французский журналист Стефан Лозан, сотрудник газеты "Matin".

"Это был маленький винный погребок. Вообще на улице Роже Колар все маленькое. Маленькая цинковая стойка была освещена скудным светом. За стойкой подавались маленькие стаканчики. Только два стола были в этом маленьком помещении. Один - для случайных посетителей, другой был предоставлен для редакции "Русской газеты". За этим столом сидел человек с растрепанными волосами и с глубокими мягкими глазами. Мне его представили:

- Александр Куприн.

Я не мог скрыть своего удивления.

- Как! Александр Куприн - автор "Поединка"! Писатель, может быть, самый тонкий в современной России. Человек, романы которого были переведены на все языки!

- Да,- сказал мне Филиппов (редактор газеты): он не смог удержать естественного жеста гордости.- У пас первая эмигрантская редакция в мире, и на наших заголовках красуются имена самых больших писателей нашей страны... Бунин - академик и автор "Розы Иерихона", наш Лоти, Лукаш, любимец читателей, профессор Вернадский - бывший министр финансов России, Шульгин, Саша Черный, Сергей Горный, Первухин и Стратонов. Все они представляют литературную, интеллигентную, юридическую Россию... Да, все те, которые представляли мозг России, сегодня в изгнании, и этот листок бумаги, который вы держите в своих руках, это последняя связь, которая нас всех соединяет. Все, все считают за честь сотрудничать в нашей газете...

- Они, конечно, пишут только ради чести? - перебил я.

- Они пишут ради чести,- говорит Филиппов,- и все-таки наша ежедневная группа оплачивается. Главный редактор получает восемьсот франков в месяц. Последний из рабочих получает шестьсот франков.

- Шестьсот франков - это не очень много.

- Шестьсот франков,- отвечает Филиппов,- это очень хорошо, это дает возможность жить...

Деликатный стук в дверь. Восемь часов. Это час, когда полосы должны быть посланы в типографию.

На ведущей в гору улице Роже Колар крепкий мужчина ждал, уж запряженный в плохонькую тачку. "Это бывший гвардейский офицер",- шепнул мне кто-то на ухо.

Сильным рывком бывший гвардейский офицер потянул тачку и пропал с нею в ночи, унося четыре тяжелые страницы из свинца, над которыми все эти люди работали 12 часов и вложили, я не знаю, какую смесь и пота и Души".

Первые номера другой эмигрантской газеты, "Общее дело", редактируемой В. Л. Бурцевым, правым эсером, разоблачителем Азефа, вышли на французском и русском языках. Но после нескольких номеров, не оправдавших надежд, газета стала выходить только на русском языке.

Отец начал сотрудничать в "Общем деле". Первые статьи появились уже в конце июля.

Несмотря на то что его окружали настроенные против советской власти политиканы, а в газете печатались провокационные слухи, в фельетонах Куприна проскальзывают такие фразы:

"Русский мужик далеко не косен... во многих деревнях, где есть неподалеку движущая водяная сила, местные Кулибины... проводят в избы электрическое освещение. Этого никогда раньше не могли бы добиться ни помещик, ни "агроном", ни сам г. исправник".

С февраля 1921 года до июля Куприн сотрудничал в иллюстрированном беспартийном еженедельнике "Отечество". Редактором его был некий Набиркин. По письму Куприну писателя Евгения Николаевича Чирикова, находившегося в Софии, можно судить, как относились большинство писателей к Набиркину и как трудно приходилось отцу с его мягким характером и политической расплывчатостью быть между хозяевами журнала и братьями писателями. Вот это письмо:

"Дорогой Александр Иванович! Только вчера написал Вам сердитое письмо, а сегодня получил от Вас. Не сердитесь за раздражение, которое слышите в первом письме: уж больно трудно живется нашему брату-писателю. Нам, пребывающим в Болгарии,- особенно. Нас двое - я и А. М. Федоров. Здесь невозможен литературный заработок, лекции, вечера или нечто подобное. Привыкли к даровому литературному труду... Газеты имеют специальный партийно-кружковый и даже персональный интерес - нам там делать нечего. Лекции привыкли слушать тоже даром.... Занять денег негде, не у кого. Издательства, кроме одного прогорающего Роса-Болгарского, нет - издаваться негде. Так что гонорар издали - единственные средства и надежды. Пишется, как сами знаете, теперь туго, мало... И вот при таких обстоятельствах приходится еще выклянчивать даже не аванс, а свой заработный гонорар!.. Пишешь, просишь, умоляешь, но даже ответа не удостаивают твои друзья-писатели! И поневоле берет раздражение...

Печально, конечно, что Вы сочетались с Набиркиным, у которого гонорар надо получать только хватанием его за горло. При таких условиях, конечно, не только сотрудничать, но и редактором быть не подобает. Меня, прошу Вас, Александр Иванович, я попрошу сейчас же вычеркнуть из списка сотрудников, дабы в № 4 я уже не красовался. Откровенно говоря, я даже боюсь, что г. Набиркину русские писатели в его "Отечестве" были нужны вовсе не с литературными целями, а какими-то иными... я ведь полагал, что Вы знаете этого человека...

Однако дарить ему гонорар за свой рассказ мне вовсе не хочется. Если же предложенные мне Вами в письме условия - 1 фр. за строку - есть величина мнимая и Вы не имели права ее устанавливать, приглашая сотрудников, вообще это Ваша редакторская промашка, то я согласен не спорить за эти условия. Во всяком случае я надеюсь, что Вы отстоите мне 175 франков. Думаю, что Вам при таких условиях нельзя быть редактором, а тогда, конечно, нельзя быть сотрудниками и всем писателям, кои пошли исключительно на Ваше имя. Не забудьте о сем, дорогой Александр Иванович, при своем уходе. Ах, как бы был нужен беспартийный - настоящий русский национальный журнал и газета!.. Неужели "Национальный съезд" не будет иметь общих объединяющих литературных органов?.. Беда: негде печатать!.. С Монаховым в союзе, с Керенским и с Черновым идти невозможно, с "Волей России" - подавно, "Русская Мысль" села на мель, "Современные записки" все-таки в своих обозрениях журнал партийный... Некуда!.. Неужели без Набиркиных нам не обойтись?! Прямо берет отчаяние... Неужели во всей совокупности имен мы не представляем такой ценности, чтобы нашелся русский капиталист с демократическим уклоном, который пошел бы на крупное и значительное предприятие? Грош цена тогда такому национально-патриотическому подъему!..

Осенью перебираюсь жить в Прагу. Дело за деньгами. Для сына нужен политехникум, а здесь его нет. Придется очень невыгодно продать свой новый роман в Германии.

Ну, жму руку и желаю набить морду Набиркину.

Ваш Евгений Чириков.

Привет "братьям-писателям".

Вот другое письмо отцу - от Н. А. Тэффи, без даты, тоже в связи с литературно-гонорарными делами:

"Понедельник.

Сердечно благодарю Вас за милое внимание. Конечно, очень уж мало они предлагают. Меньше 100 фр. трудно брать за рассказ, тем более, что я так мало продуктивна. Поторгуйтесь, миленький, за меня. И если они согласны, пусть пришлют небольшой авансик - и я тотчас вышлю им что-нибудь.

А я сейчас больна - лежу уже несколько дней. А Вы сегодня верно у Эльяшевичей (семья преуспевавшего во Франции адвоката.- К. К.)? И я была бы, да вот пришпилил бог к постели.

Мой сердечный привет милой Елизавете Маврикиевне и Кисе.

Сердечно преданная Вам Тэффи".

Довольно скоро Александр Иванович совсем перестал вмешиваться в эмигрантскую политику и время от времени печатал свои художественные произведения в газетах "Возрождение" и "Последние новости".

"Возрождение" было органом Струве, то есть эмигрантских консерваторов; выходило на деньги нефтяника Гукасова.

"Последние новости" была газетой левых кадетов. Возглавлял ее Милюков.

Куприну приходилось сотрудничать в этих газетах, хотя он совсем не разделял их политических направлений. Но печататься было негде, а надо было на что-то жить. К этому были принуждены очень многие писатели и журналисты.

О том, как к этим органам относились старые знакомые Куприна, можно судить по письмам Амфитеатрова и Лазаревского.

"1926. XII. 22.

Очень обрадовали Вашим письмом. А то, откровенно сказать, у меня еще с Праги 1922 г. была подозрительная мыслишка, будто Вы на меня за что-то обиделись и дуетесь, хотя никак не мог придумать, за что. Ибо и к Вам лично, и к громадному таланту Вашему я всегда относился с величайшей любовью, и, кажется, никаких неприятных трений между нами и интересами нашими никогда не бывало...

...Что Вы поделываете, что и где пишете? Когда-то я получал "Русское время" и читал Ваши публицистические выступления. Но сейчас, правду сказать, даже не знаю, издается ли еще "Р. Вр."? А в других газетах Вас не видать.

Ах, и не говорите мне о "Возрождении"! Более бездарного ведения газеты при больших возможностях успеха я не запомню. Разве "Новости" Нотовича - помните? Скучно у них работать до тошноты. Не знаю, внесет ли какое-нибудь оживление в дело новая перетасовка редакции, о которой писал Зайцев. Я думаю, что по-прежнему пирожники будут тачать сапоги, а сапожники печь пироги, тщательно не подпуская к газете "спецов" газетного строительства. Да уж хоть бы порядком в деле искупалась его бездарность, а то - хаос...

Да, имей я в распоряжении мало-мальски приличный капитал, чтобы на первых порах не морить с голоду семью, сотрудников и себя самого, охотно тряхнул бы стариною и думаю, что сумел бы сделать дело. Но бодливой корове бог рог не дает.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Поздравляю с Рождеством и Новым Годом, покуда нового стиля. Впрочем, уже и до наших недалеко.

Ваш А. Амфитеатров".

Письмо Куприну Б. А. Лазаревского:

"2.Х.27 г.

Ты не ответил мне на письмо. Когда можно зайти?

Я выздоровел, но душе скучно, не могу работать.

В "Возрождении" - Семенов ласков и чуток, но Маковский и Ходасевич выжили Сургуча, выжили и меня...

Если побыть 1 час в редакции, то сразу это слышно.

Как на улице против венерических заболеваний раздаются листочки с рекламами докторов,- так в издательстве здесь тычут этого Ходасевича, поэта, но нездорового, с узенькими глазами, скупого и непоэтичного. Противно. Идти некуда... Я, как пес слышит злую кошку, слышу злость этих Ходасевичей и Маковских и вымученность их "поэзии". Некуда деться, а жить только для брюха - тоже не интересно.

Твой Борис".

Последняя редакционная работа Куприна была в "Иллюстрированной России", еженедельнике, руководимом неким Мироновым. Это сотрудничество продолжалось до 1933 года. С политикой к тому времени Александр Иванович полностью покончил.

К этому периоду относится письмо Куприна к И. Шмелеву:

Когда Вы получите это письмо, то наверное Ваш гонорар уже будет у Вас. Очень прошу Вас не гневаться на меня за такое долгое замедление.

Суть в том, что в редакции я самый последний и почти ничего не стоящий винт.

Завтра напишу Вам о всех грустных и гнусных подробностях, ибо понимаю хорошо Ваше законное негодование.

Ваш сердечно А. Куприн".