Глава XXX "9 января 1905 года". Неожиданный гость. - Рассказ М. П. Миклашевского. - Отношение Куприна к революционным событиям.

А. И. Куприн. 1905 год

К Новому, 1905 году Куприн закончил в Петербурге десятую главу и внес незначительные изменения в рассказ "В казарме", который стал одиннадцатой главой повести "Поединок".

Ефрейтор Верещака, который "В казарме" "репетил словесность" с новобранцами, стал в "Поединке" ефрейтором Сероштаном. Изменил Куприн и некоторые другие фамилии действующих лиц.

К моему удивлению, в одиннадцатой главе остался вольноопределяющийся, которому Александр Иванович в повести присвоил фамилию Фокин. Вольноопределяющийся Фокин, кроме этой главы, нигде в "Поединке" не встречается: если бы он остался, он дублировал бы Зыбима, то есть Ромашова.

- Зачем ты его оставил? - спросила я Александра Ивановича.

- Очень торопился и забыл о нем,- ответил Куприн.

В субботу, 8-го января 1905 года, Александр Иванович всю ночь где-то кутил (жил он тогда и дома и на Казанской), пришел домой на рассвете и лег спать. Около 3-х часов дня он встал с тяжелой головой и решил "пробежаться".

После его ухода ко мне зашел М. П. Миклашевский.

- Я к вам прямо с вокзала. Встречал одного моего знакомого, приехавшего в Питер из провинции. Он не может попасть на Васильевский остров к своим друзьям, у которых должен остановиться. Невский и все мосты оцеплены полицией и войсками. Я привел его сюда. Разрешите ему побыть немного на вашей половине. Оставаться в редакции ему неудобно.

В столовую вошел человек в шапке и темном пальто. Не раздеваясь и не здороваясь, он сел в конце стола,

- Постарайтесь, чтобы его никто не видел, - сказал мне Миклашевский, - я скоро вернусь.

Некоторое время мы молча сидели друг против друга. Когда мой неожиданный гость снял надвинутую на глаза шапку, я увидела его очень бледное, с серым оттенком лицо, со свисавшими на лоб до самых бровей прямыми, темными, слипшимися от пота волосами и глубоко сидевшими черными глазами. Рассматривать его очень внимательно было неудобно, так как, встречаясь с моим взглядом, он быстро отводил глаза в сторону. При каждом звуке, доносившемся из соседней комнаты, в которой болтала с няней моя двухлетняя дочь, он нервно вздрагивал. Видя его тревожное состояние, я заперла Дверь в детскую на ключ. Не зная, что делать дальше с этим странным посетителем, я спросила, не проголодался ли он в дороге, и предложила приготовить ему поесть. От еды он отказался, но попросил стакан крепкого чаю.

Он молча пил чай и тревожно взглядывал на часы, стоявшие на камине, и на дверь.

Не прошло и часа - в дверях снова появился Миклашевский. Гость встал и, не прощаясь, направился к Михаилу Петровичу.

Они ушли.

Вскоре после их ухода в мою комнату стремительно вошел Александр Иванович.

- Ты не можешь себе представить, Маша, что делается сейчас на улицах. На Дворцовой площади расстреляли мирную демонстрацию рабочих! Я зашел в "Капернаум", а там творится что-то невероятное. Подумай только, какая выдумка - идти с иконами к царю! А этот дурак ничего не понял и приказал стрелять в безоружных людей... Рассказывают о каком-то священнике Гапоне, который шел во главе демонстрации... А кто у тебя был? - спросил Александр Иванович, увидев на столе пустые стаканы.

- Не знаю. Миклашевский кого-то приводил.

- С коньяком я тоже выпил бы чаю.

Когда мы узнали, что Гапон несколько дней жил у Ф. Д. Батюшкова^*, я сказала ему обидчиво в ближайший вторник на редакционном совещании:

^*(Гапон выступил на арену общественной деятельности в 1903 году. Он возглавил созданную правительством для борьбы с революцией "зубатовскую" организацию "Собрание русских фабричных и заводских рабочих", которая официально была открыта 11 апреля 1904 года. По его инициативе 9 января 1905 года состоялось шествие рабочих к царю.

"Я повел его к моим знакомым; сначала к одним, потом, чтобы замести след, к другим, - писал П. М. Рутенберг. - Если эти люди найдут нужным, они когда-нибудь расскажут, как вел себя Гапон в этот день. Ведь это был день 9-го января" ("Былое", 1917, № 1-2). Этим же эсером П. М. Рутенбергом Гапон впоследствии был разоблачен как провокатор. В марте 1906 года Гапон был судим группой рабочих и приговорен к смертной казни.)

- Говорят, у вас жил Гапон и вашу квартиру непрерывно посещали разные лица, но ни мне, ни Александру Ивановичу вы не сказали ни слова.

Батюшков улыбнулся:

- А Гапон говорил мне, что вы угощали его чаем и он выпил у вас несчетное количество стаканов чаю.

В период, предшествовавший революции 1905 года, еще до того момента, когда во всех городах народные массы с оружием в руках поднялись на борьбу с царизмом, русская интеллигенция: учащаяся молодежь, профессора, врачи, инженеры, адвокаты, учителя, писатели- открыто выражали сочувствие рабочему революционному движению. Вокруг целого ряда общественных организаций, левых издательств, редакций толстых журналов группировались отдельные кружки сочувствовавшей, а также и принимавшей активное участие в революционном движении интеллигенции.

Наиболее левые литературные силы объединялись вокруг издательства "Знание", которым руководил тогда Максим Горький, тесно связанный с рабочим движением. Его громадный моральный, политический и литературный авторитет, естественно, ставил его во главе революционной интеллигенции, и ни одно общественное выступление не обходилось без его участия, его санкции.

Из левых толстых журналов наиболее распространенными и влиятельными в то время было "Русское богатство" и "Мир божий".

Редакция "Русского богатства" во главе с В. Г. Короленко стягивала около себя остатки старых народнических сил. Около "Мира божьего" группировались социал-демократы. Многие из них работали в кружках на заводах и фабриках и были непосредственно связаны с руководителями рабочих организаций.

Еженедельные вечерние собрания сотрудников в "Мире божьем" были очень многолюдны, и случалось, что ни редактор журнала А. И. Богданович, ни члены редакции - В. Я. Богучарский, В. П. Кранихфельд, М. П. Неведомский, В. К. Агафонов, И. Э. Любарский не знали всех присутствовавших, а может быть, и просто не всегда желали называть некоторые имена. "Наверное, привел с собой кто-нибудь из сотрудников", - говорилось в таких случаях.

Иногда мне передавали на хранение пакет или говорили, что если придет неизвестное мне лицо с запиской от такого-то сотрудника, то направить его по та-кому-то адресу. Поэтому меня нисколько не удивила просьба Миклашевского оказать 9-го января кратковременное гостеприимство неизвестному мне человеку, который оказался Гапоном.

Много лет спустя Миклашевский, Вересаев, В. Беклемишева и я вспоминали об этих днях на квартире Михаила Петровича в Москве.

- Около полудня огромные массы народа двинулись по направлению к Зимнему дворцу с таким расчетом, чтобы к двум часам дня быть на Дворцовой площади. Рабочие действительно искренне верили в успех этого шествия. Гапон в рясе, с крестом в руках, с хоругвями, стал во главе огромной массы народа со стороны Нарвской заставы. Здесь особенно жестоко расправились с рабочими. Но Гапон уцелел и после бойни на Дворцовой площади. Его завели в глухой двор, остригли, сняли с него священническое облачение, надели пальто и шапку одного рабочего, и стали все пробираться в город. По дороге Гапона несколько раз переодевали. В редакцию "Мира божьего" привели его из чисто конспиративных соображений. В первом этаже помещалась аптека, поэтому швейцара в подъезде не было. Второй этаж занимала редакция, где всегда было людно.

В "Мире божьем" Миклашевский еще раз переодел Гапона и отправился с ним к А. М. Горькому. Вечером Горький и Гапон выступали на митинге в помещении Вольно-экономического общества. Гапон выступал не под своим именем, а под именем какого-то неизвестного соратника Гапона. Горький говорил с хоров^*.

^*(Вечером 9 января 1905 года в помещении Вольно-экономического общества "Горький выступал не с трибуны, а с хоров, чтобы не быть узнанным" (Е. Д. Стасова, Страницы жизни и борьбы, Госполитиздат, 1960, стр. 57).

Горький писал Е. П. Пешковой 9 января 1905 года: "Гапон каким-то чудом остался жив, лежит у меня и спит. Он теперь говорит, что царя больше нет, нет бога и церкви, в этом смысле он говорил только сейчас в одном собрании публично..." (М. Горький, т. 28, стр. 347).)

После собрания, ночью, Гапона привели на квартиру профессора Ф. Д. Батюшкова^*. Батюшковы жили на Надеждинской улице. Отец Федора Дмитриевича был почетным опекуном, брат Василий - камергером, а мать - в прошлом статс-дамой. Их квартира была вне подозрений.

^*(П. М. Рутенберг писал в своих воспоминаниях: "Из Вольно экономического общества Гапона увели ночевать на квартиру Б." ("Былое", 1917, № 1-2))

Гапон жил у Батюшковых три дня.

- Болтливый и хвастливый человек, - говорил Федор Дмитриевич. - Представьте себе, он все время порывался открыть моему отцу, что он - Гапон, и мне стоило больших усилий удержать его от этого. Подумайте только, что сделалось бы с отцом, если бы он узнал, кто у нас живет.

Несмотря на твердую инструкцию - никуда из квартиры Ф. Д. Батюшкова не отлучаться и ни с кем с воли Не общаться, Гапон в первый же день утром исчез и вернулся в сопровождении нескольких неизвестных личностей, которые через три дня переправили Гапона в какое-то имение вдали от Петербурга, а затем и за границу.

Расстрел рабочих 9-го января 1905 года был для Куприна такой же неожиданностью, как и для большинства либерально настроенной интеллигенции. Куприн ни к какой революционной организации не примыкал^* и о том, что готовится рабочая демонстрация, слышал только мельком. Он сочувственно относился к революционным событиям, к жертвам реакции, был против всякого насилия, но считал, что революционная деятельность мешает писателю в работе, и непосредственного участия в революционных событиях не принимал, а когда Горький хотел втянуть его в революцию, Куприн отошел от него.

^*("Никогда ни к какой партии не принадлежал, не принадлежу и не буду принадлежать", - заявил однажды Куприн (ЦГАЛИ).)