"Зеленый домик"

После долгих скитаний по России, переездов из города в город Александру Ивановичу захотелось наконец оседлой жизни, своего клочка земли, Куприн думал поселиться в Балаклаве, но там из-за участия в Севастопольских событиях 1905 года, ему было запрещено жить. Выбор пал на Гатчину - небольшой городок под Петербургом. Александр Иванович неоднократно гостил там у своего друга художника-карикатуриста Щербова. Гатчина нравилась Куприну, и позднее он вспоминал:

"Весною вся Гатчина нежно зеленеет первыми блестящими листочками сквозных берез и пахнет терпким веселым смолистым духом. Осенью же она одета в пышные царственные уборы лимонных, янтарных, золотых и багряных красок, а увядающая листва белоствольных берез благоухает, как крепкое старое, драгоценное вино".

'Зеленый домик'

В Гатчине Куприн жил наездами в 1906-1909 годах. С января 1911 года - постоянно.

Небольшой деревянный дом - "зеленый домик" - Куприны купили в мае 1911 года в кредит, который выплачивали до 1915 года. Куприн в шутку писал одному из своих друзей:

  Не дача, Вы сказали,- рай,
  Ах, в каждом рае есть изнанка,
  В сем рае я не бабарай*,
  А только старший дворник банка.

^* (Бабарай - по-цыгански барин.)

Где бы ни был Куприн - в Москве, Киеве Баку - его всегда тянула к себе Гатчина, гатчинский "зеленый домик". "Я сумел создать себе полную иллюзию деревни,- рассказывал он о жизни в Гатчине, -которую я так любил и которая единственно создает душевный покой, настоятельно необходимый нашему брату".

К дому примыкал небольшой участок земли. Цветник, огород и птичник. На огороде Куприн выращивал замысловатые мексиканские корнеплоды, а над цветами производил различные опыты по скрещиванию; красивые куры, бойцовские петухи были обитателями птичника. О своей любви к огородничеству Куприн так писал в повести "Купол святого Исаакия Далматского":

"Я собственноручно снял с моего огорода 36 пудов картофеля в огромных бело-розовых клубнях, вырыл много ядреной петровской репы, египетской круглой свеклы, остро и дико пахнущего сельдерея, репчатого лука, красной, толстой, упругой грачевской моркови и крупного белого ребристого чеснока - этого верного противоцингового средства... Весь мой огород был размером в двести пятьдесят квадратных саженей, но, по совести могу сказать, потрудился я над ним усердно, даже, пожалуй, сверх сил... Здесь была прелесть чистого, простого, чудесного творчества Какая радость устлать лучинную коробку липовым листом, уложить на дно правильными рядами большие ягоды клубники, опять перестлать листьями опять уложить ряд и весь этот пышный, темно-красный дар земли отослать в подарок соседу! Какая наивная радость, точно материнская"^*.

^* (В годы первой мировой и гражданской войн огород помогал Куприным избежать голода.)

Густые заросли сирени и боярышника окружают "зеленый домик" со всех сторон. Окна кабинета писателя выходят в цветник, где цветут астры и хризантемы всевозможной окраски. Куприн утверждает, что от них пахнет легким морозцем и перчиком.

В кабинете на окнах стоят цветы и висят лиловые занавески. Они придают комнате ласковое освещение. На сосновом, гладко выстроганном простой плотницкой работы столе (Куприн всюду, где бы он не жил, заказывал себе для работы такие "немудрящие", прочные, с тяжелыми верхними досками столы) - старинная фарфоровая чернильница, стопки книг, приготовленные для чтения, и справа - фотографический портрет с размашистой надписью внизу "Александру Ивановичу Куприну - Лев Толстой".

По стенам развешаны офорты и акварели - подарки знакомых художников. Среди них - интересная композиция П. Н. Щербова "Базар XIX века" - шаржированное изображение деятелей русского искусства и литературы.

В углу кабинета - украшенный резьбой оливковый ящик, где собраны переводы "Поединка" - на испанский, итальянский, чешский, французский, английский, японский, немецкий языки... всего около двадцати томиков.

В специальном ящике - письма, на которые он всегда аккуратно отвечает, считая, что писатель до тех пор нужен своей стране, пока с ним переписываются и о нем думает массовый читатель.

Убранство кабинета дополняет большой темно-красный хоросанский ковер, разостланный по полу.

Были ковры и в других комнатах. Куприн любил их за большой вкус и чувство изящества, которые вкладывают в эти произведения искусства народы Востока. Он говорил, что хороший ковер располагает к размышлениям.

В столовой около камина лежит, вытянув лапы, громадный пес меделянской породы, по прозвищу Качай. Это - бездомный бродяга. Каждый день утром он приходит к калитке за подачкой. Сегодня ему разрешили побывать в комнатах.

Куприны были гостеприимны. Гости жили неделями, а к обеду приходилось иногда покупать по 16 фунтов мяса (один фунт - 400 граммов). Естественно, всегда была нужда в деньгах.

Для всех без различия социального положения находились простые и ласковые слова. Куприн вообще был человеком очень общительным. Его знала и любила вся Гатчина. Познакомиться с ним не составляло большого труда.

Часто бывал Куприн в Петербурге. И где бы он ни появлялся, его всегда роем окружали представители прессы - репортеры, очеркисты, рецензенты. К Куприну, как к магниту, тянуло литературную молодежь, начинающих поэтов и писателей. Шестнадцатилетний юноша Леонид Борисов, позднее известный ленинградский писатель, захотел однажды получить автограф Куприна. С этого началось их знакомство. Юноша писал стихи и иногда читал их Куприну. И вот однажды писатель сказал молодому поэту:

- Вот тут у тебя дьявольски в рифму!

И, подняв над своей головой руку, добавил:

- Я не смеюсь, голубчик, черт знает как в рифму! Это запоминается. Плохо только, что запоминается рифма, а в чем дело - не запоминается...

Как и прежде, окружающие Куприна люди, история их жизни дают писателю материал для творчества. Так отдаленным прототипом отца Олимпия в рассказе "Анафема" (1913) был гатчинский протодьякон Амвросий, у которого Куприн увидел том сочинений отлученного от церкви Льва Толстого. В рассказе дьякон Олимпий вместо проклятия провозгласил "многие лета" Льву Толстому. Весь тираж петербургского журнала "Аргус", где был напечатан рассказ, был уничтожен, но по недосмотру цензуры этот рассказ появился в десятом томе сочинений писателя, выходившем в Москве. Спохватившись, власти приказали изъять том из продажи, но почти все книги были уже проданы...

А. И. Куприн в своем кабинете. 1912 г.

В 1912 году Куприн впервые побывал за границей. Он жил на Лазурном берегу Франции - в Ницце и Марселе, съездил оттуда в Геную, Ливорно, Венецию и на Корсику. В Ницце Куприн чувствовал себя неуютно. "От южного ветра у меня трясутся нервы. Купаться не могу - нервная сыпь. Одолевает бедность, и гнетет жара.

  Ах, почто на Ниццу пышную
  Гатчину я променял...*

^* (Комическая переделка из "Орлеанской девы" Ф. Шиллера в переводе В. А. Жуковского: Ах, зачем за меч воинственный / Я свой посох отдала.)

Канн

Завидую тебе^*. Ижима^**, болота, собаки, охота, русская речь, свободная одежда, тихие зори, липы, сладкий сон в тишине, в своем доме!.. Ой, как хочу в Россию! Ужас!"

^* (Письмо адресовано Ф. Батюшкову.)

^** (Речка в Даниловском.)

Монте-Карло

И как везде, Куприн внимателен к людям, окружающим его. Газета тех лет писала: "Не изменяя своей обычной общительности, он быстро сошелся на дружескую ногу со здешними рыбаками, синдикатами кучеров, шоферов и разного рода рабочих, завел знакомства во французском обществе врачей, педагогов, посетил несколько предвыборных собраний, и, хотя французы, особенно ниццары^* относятся подозрительно к иностранцам, Куприн сумел расположить в свою пользу окружающих".

^* (Ниццары - жители Ниццы.)

О своих впечатлениях писатель рассказал в очерках "Лазурные берега", которые стоят в одном ряду с циклами зарубежных очерков А. И. Герцена, М. Е. Салтыкова-Щедрина, М. Горького.

Доверительно беседуя с читателем, Куприн показывает повседневную жизнь Европы - доброту и сердечную отзывчивость простых людей, самодовольное мещанство, калечащую человека власть капитала. Зоркость художника, впечатлительность зарисовок, горькая ирония при воспоминании о России, юмор и глубокая человечность определяют своеобразие "Лазурных берегов" и в творчестве Куприна, и в русской литературе начала века.

Ницца

Отвращение вызывает у Куприна "ненасытная" Ницца - нагромождение притонов, игорных домов, город, наживающийся на эксплуатации низменных чувств человека. "Если присмотреться к этому повнимательнее, то кажется, что ты попал в какое-то зачумленное, охваченное эпидемией место, которое было бы очень полезно полить керосином и сжечь".

В 1914 году Куприн отдыхает и лечится в Северной Италии, знакомится с известными певцами Энрико Карузо, Титта Руффа, Энрико Нанни.

Жарким июльским летом 1913 года в "зеленом домике" не переводились гости и посетители. В один из вечеров в кабинете писателя собрались ближайший друг Куприна авиатор Уточкин, критик Измайлов, актер Александринского театра Ходотов, сцепщик вагонов Николай Васильевич Кольцов. Тут же в углу кабинета сидел Леонид Борисов, живший рядом. Кольцов читал "Размышления о жизни". Куприн был очень доволен, хлопал по плечу автора, обещал позаботиться о напечатании рукописи...

Куприн часто беседовал с этим железнодорожным рабочим о будущем России.

- Вот вы, например,- человек простой, рабочий, образование у вас низшее. Вы окончили два класса городского училища, но такие, как вы, особенно нужны России. Почему? А потому, что и вы и подобные вам люди пытливы, до всего доходчивы - если они читают, то только то, что честно удовлетворяет их запросы. Книга для вас - сгусток ума, она не забава, а школа. И, кроме того, язык... Самое важное - язык: простой народ бережет его, украшает, ценит, относится к нему как к драгоценнейшему сокровищу. Не случайно поговорки, пословицы, меткие словечки родились не в семьях интеллигентов, а в гуще народной - в деревенской избе, у ночного костра, в степи или лесу, на работе в поле и у станка...

Куприн горячо доказывал, что человека будущего будет отличать высокая нравственность, интеллигентность, говорил, что культурный человек не всегда интеллигент и, наоборот, - интеллигент зачастую малокультурен. Больше всего ценил Куприн в людях "внутреннюю интеллигентность" и именно за нее с большим уважением относился к простому рабочему Кольцову.

Вскоре Кольцов с группой железнодорожников был арестован. Александр Иванович принял горячее участие в судьбе Кольцова. Он пригласил адвоката и поручил ему взяться за дело. Интересен разговор между Куприным и адвокатом:

...И что вам дался этот сцепщик вагонов? - спросил адвокат.

- Я русский писатель, и я обязан помочь человеку в беде,- ответил Куприн несколько глуховатым и четким голосом, полным достоинства и гордости за свое высокое звание русского писателя.

Адвокат удивленно посмотрел на него, а он еще раз сказал:

- Я русский писатель и обязан помочь тому, кто несчастен. Николаю Васильевичу необходимо помочь. Прошу вас взяться за это дело. Расходы беру на себя!

Хлопоты Куприна увенчались успехом, и поздней осенью Кольцов вернулся домой. Возобновились встречи, споры...

Куприн всегда с большой симпатией относился к людям труда, с удовольствием занимался физической работой.

Дочь Куприна от второго брака Ксения рассказывала о своем детстве: "Отец всегда старался приблизить меня к труду, к природе. В Гатчине у нас было много всяких животных - кур, гусей, уток, собак, кошек. Я еще шестилетним ребенком работала с отцом и в огороде, и в саду. Мы с ним выращивали какие-то необыкновенные овощи, удивительно красивые и ароматные цветы... И все-таки я никогда не знала, куда себя девать, и начинала капризничать. Замечательно, что отец никогда не пытался меня успокоить. Он в таких случаях прибегал к неожиданному трюку, который я не скоро "раскусила"... Ходит, бывало, по комнате и диктует стенографу (он не очень любил сам писать, говорил, что у него мысль все время опережает перо). Увидит, что я скучная, слоняюсь по квартире, готова зареветь, подойдет и начнет ныть: "Аксинья, скучно мне! Никто со мной не игра-а-а! Хожу я как брошенная соба-а-а!" И тогда я, проникнувшись к нему жалостью, начинаю придумывать для него всякие игры, сама в них втягиваюсь, и нам становится весело...

Отец мой был замечательный "игрун",- говорила Ксения Александровна.- Уже пожилым, он мог целиком уйти в какую-нибудь несложную детскую забаву, и я уверена, что он в эти минуты, так же как и я, в пылу воображения, мог считать, что стул - это лодка, прыгающая по волнам, а пальто, висящее в прихожей,- разбойник, засевший в лесу, чтобы грабить прохожих".

Куприн, так же как и Горький, любил встречаться с простыми и даже с "потерянными" людьми, делать людям приятное, доброе. "Сердце у меня, надо полагать, из воска, потому что оно тает, когда я вижу и слышу, что кто-то за человека вступился, - писал он Леониду Борисову.-... Если ты человека не любишь - из тебя никогда не выйдет настоящего писателя, художника. Сочинитель получится, и то дрянненький. Человека надо любить и жалеть, понимаешь?" Куприн вел обширную переписку. К нему обращались за советом и иногда за денежной помощью.

В ответ на извинения за задержку долга, Куприн пишет своему корреспонденту: "И не думайте о возвращении. У меня с деньгами благополучно, а вот у Вас, наверное, туго. Недельки через две постараюсь прислать Вам еще рубликов двадцать - тридцать, и вот уже тогда, лет через пять-шесть спустя, Вы мне и возвратите сразу сто тридцать рублей. Будьте здоровы и веселы сердцем".

"Любить жизнь - значит жить не только ради собственных интересов", - написал он на одной из фотографий.

Куприна беспокоит судьба молодого поколения, его идеалы, культурные запросы. Он придавал большое значение чтению. Резко осуждал беспорядочное, неорганизованное чтение, был против чрезмерного увлечения книгами о неустрашимых храбрецах, лезущих на шпагу. Беседуя с Леонидом Борисовым, Куприн говорил:

"Дюма - великий писатель. Но в твоем возрасте, голубчик, надо почаще заглядывать в русскую литературу. Дюма - это, так сказать, красиво украшенная беседка в саду, в котором стоит главное здание, а в нем - Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Лев Толстой, Чехов..."

В "зеленом домике" часто звучала музыка. Александр Иванович любил хоровое пение, часто слушал известный в Петербурге Александро-Невский хор, встречался с его участниками. Не навязывая своего вкуса, Куприн с присущей ему простотой и обаянием говорил о произведениях, исполняемых хором, о композиторах.

Любил Александр Иванович и цыганские песни. В Гатчину часто приезжала знаменитая исполнительница старинных цыганских песен Нина Дулькевич. Ее исполнение под аккомпанемент гитары было большим праздником для Куприна. "Куприн слушал, не шелохнувшись, не сводя глаз с поющих женщин. Лампа освещала его лицо. Оно было искажено страданием, оно было до такой степени ужасно, что я больше не мог смотреть и отвел глаза..." - вспоминает один из купринских гостей.

В августе 1914 года разразилась мировая война. Не понимая ее истинного характера, Куприн, как и многие другие русские писатели, думал, что это "очистительная", "преображающая" война, разделял националистические настроения, господствовавшие в буржуазных кругах, призывал уничтожить "до конца" полчища "гуннов". В духе публицистики тех лет Куприн полагал, что перед лицом общей опасности армия, все социальные слои и классы России сплотились в "единую компактную массу". "Где же. мои офицеры из "Поединка"? - спрашивал он. - В армию вошла новая струя, которая тесно связала солдат с офицерами. Общее чувство долга, опасность и общие неудобства соединили их, и таким образом то, чего добивались много лет, т. е. слияния общества (интеллигенции.- В. Л.) с народом, теперь совершилось".

В первые дни войны во многих городах проходили "патриотические" демонстрации. В Петербурге участники демонстрации забрались на крышу германского посольства и сбросили оттуда фигуры двух бронзовых тевтонских рыцарей. Куприн писал Л. Борисову: "Это очень хорошо, что два бронзовых мужика сверзлись на мостовую: что ни говори, а ведь в полусотне шагов от посольства стоит собор, - совсем неприлично было. Молодец русский человек, догадался! Немцев мы раздавим, и Вильгельму будет тошно".

Шовинистические представления писателя, ложные в своей основе, не могли получить, естественно, сколько-нибудь полноценного художественного воплощения, и только "водевиль с пением и маршировкой" "Лейтенант фон Пляшке" соответствовал публицистическим выступлениям писателя.

Куприн был уверен, что Россия разобьет эту "шельму Вильгельма" в шесть-восемь месяцев. Но вскоре ему пришлось изменить свое мнение. В ноябре 1914 года его призвали на военную службу, впрочем, ненадолго: его скоро демобилизовали. Будучи цензором, он читал солдатские письма. Уставшие от войны люди хотели домой. Это была главная тема солдатских писем.

В своем "зеленом домике" Куприны устроили лазарет. Елизавета Морицевна ухаживала за ранеными солдатами, а Александр Иванович читал им письма, помогал на них отвечать.

Гатчинский комендант, старый кирасирский генерал, инспектируя купринский госпиталь, интересовался, что читают раненые солдаты, и говорил, растягивая слова: "И надеюсь также, что сочинения Куприна вы им читать не даете. Сам я этого писателя очень уважа-а-а, но согласитесь с тем, что для рядовых солдат чересчур, скажем, прежде-е-е".

Куприн подолгу беседовал с солдатами, расспрашивал о жизни в деревне. Из бесед с солдатами-крестьянами Куприн вынес впечатление, что "деревня готовится к взрыву". Куприн понял, что война несет народу горе и страдание, что она - трагедия для России и ее народа. В октябре 1915 года в рассказе "Сад Пречистой девы" Куприн пишет: "Напоенные кровью сырые, красные луга и нивы. Сожженные дома и церкви. Поруганные женщины, обиженные дети. Сплошные холмы, целые горы наваленных один на другой трупов, под которыми хрипят умирающие. Стоны, проклятья и богохульство, вырывающиеся сквозь предсмертную икоту, и скрежет зубовный... Изуродованные тела, иссохшиеся материнские груди, сочащиеся раны, поля сражений, черные от слетевшегося воронья". Мрачная картина! Как это все не похоже на приукрашенные, парадные картины войны, которыми были переполнены все газеты и журналы! "Зачем и какому богу были принесены эти миллионы людских жертв?" - вот какой вопрос стал беспокоить Куприна. В рассказе "Канталупы" он показал людей, которым война принесла выгоду. Это, например, Бакулин, крупный правительственный чиновник, который наживается на несчастье народа.

В рассказе "Папаша" (1915) острие купринской сатиры направлено против царского двора. Конечно, прямо об этом Куприн говорить не мог, и он прибегает к иносказаниям. В "историческом здании, в котором уже много сотен лет решались судьбы пятой части земного шара", хозяйничали, сменяя друг друга, то один, то другой "ретивый администратор". Им "здесь предоставлялось широкое поле для проказливости". Когда пришел в это здание новый хозяин, то поначалу играл роль добряка "папаши". Но вскоре "папаша"-генерал показал свое истинное лицо. И вот тишина в здании сменяется грохотом, страшным криком хозяина "исторического здания".

В годы, предшествовавшие революции, писатель создает рассказы "Беглецы" (позже он был назван "Храбрые беглецы") и "Фиалки". Первый - о пребывании в сиротском пансионе, второй - в кадетском корпусе. Но если в ранней повести "Кадеты" ("На переломе") существующие порядки резко осуждались, то эти рассказы идеализируют прошлое, в них нет резкой критики порядков, унижавших человеческое достоинство, которые господствовали в военных учебных заведениях. В романе "Юнкера", над которым начал тогда работать Куприн (он закончил его много лет спустя), идеализация военного быта зашла еще дальше.

В годы войны Куприн обращается к жанру религиозных легенд. В произведениях "Два святителя" и "Сад Пречистой девы" (1915) высказано глубокое сочувствие простому народу, угнетенному и униженному. Сочувствуют народу в его горе и дева Мария, и святой Николай, который за помощь мужикам получил от бога право праздновать свой праздник два раза в год. Но гуманизм Куприна, окрашенный в религиозные тона, был весьма отвлеченным. Писатель не видел в окружающей его действительности реальных путей освобождения народа от гнета. Этим, видимо, и объясняется его обращение к жанру религиозных легенд.

Поэтизируя душевную чистоту простых, "маленьких" людей, Куприн в эти годы пишет сентиментальные рассказы и повести - "Святая ложь", "Звезда Соломона" и др.

В 1916 году Куприн выступает на Кавказе с циклом лекций о литературе. В Кисловодске писатель сблизился с гастролировавшим там актером Мамонтом Дальским, слава которого гремела по всей России.

Куприн не читал лекций, а беседовал с читателями. В Тифлисе он прямо сказал: "Собственно говоря, никакой лекции вы от меня не ждите. Это не моя специальность... Ну, ничего. Я вам все же кое-что расскажу".

И рассказывал о своих встречах с Толстым, Чеховым, Горьким... Непримиримо относившийся ко всяким проявлениям декадентства, Куприн, однако, не соглашался с огульным охаиванием футуризма и говорил, что среди футуристов есть настоящие таланты - Маяковский, Каменский...

Куприн пользуется заслуженной славой большого художника-реалиста. Каждое его новое произведение встречало неизменный интерес у читателей. Концерты, в которых он иногда выступал с чтением своих рассказов, привлекали множество слушателей. Один из таких концертов состоялся в апреле 1917 года в помещении театра "Пассаж". Зал был переполнен, все первые ряды занимали офицеры бывшей царской армии. Они держали себя развязно, громко переговаривались, смеялись. Конферансье объявляет: "Писатель Александр Иванович Куприн прочтет свой рассказ!.." Офицеры, как их назвал Куприн "золотопогонники", зашумели еще больше. Они не могли простить Куприну его "Поединка". Куприн презрительным взглядом окинул офицеров и начал читать свой рассказ. Публика восторженно встретила знаменитого писателя, а офицеры присмирели.