Глава VIII Визиты родственникам. - Обед у Любимовых. - П. П. Ж.

Несмотря на тяжелую болезнь, моя мать очень заботилась о том, чтобы все касавшееся моего замужества проходило так, как это было принято. После венца мы никуда не уезжали и по давнишнему обычаю должны были сделать визиты всем родственникам семьи Давыдовых и старым друзьям, присутствовавшим на свадьбе. Следовало посетить и тех, от кого были получены поздравления. Составился длинный список знакомых, у которых мы должны были побывать.

Я не была уверена, что Александр Иванович согласится выполнить ,эту скучную обязанность, на которой настаивала Александра Аркадьевна. Но, сверх ожидания, он согласился, и очень охотно.

- Машенька, да это же великолепно! - весело говорил он. - Знакомиться с новыми людьми, наблюдать новые отношения, догадываться, чем каждый из этих людей дышит, ведь это же страшно интересно. Непременно поедем не откладывая с визитами.

В первую очередь мы отправились к Марии Петровне Давыдовой, вдове известного математика, профессора Московского университета - Августа Юльевича Давыдова, старшего брата моего отца. Она была преклонного возраста, хворала и давно никуда не выезжала. Коренная москвичка из старой дворянской семьи, красавица в молодости, она, несмотря на старость и болезнь, сохранила светскую приятную любезность в обращении. Разговаривая с Куприным, она не задавала ему никаких нетактичных вопросов и очень ему понравилась.

Мои две, в то время еще незамужние, кузины, жившие с матерью, познакомились с Куприным на моей свадьбе. Они встретили нас весело и сердечно.

- Как хорошо, - говорила младшая, Вера Августовна, -что вы приехали к нам в воскресенье, когда я дома.

Она окончила фельдшерские курсы и, не желая праздно сидеть дома в ожидании женихов, поступила в "Георгиевскую общину" старшей сестрой милосердия.

- Не забывайте, что теперь вы "наш кузен" и должны навещать нас, - сказала Куприну, прощаясь с ним, старшая, Мария Августовна.

- В доме Марии Петровны на всем лежит милый мне отпечаток старой Москвы, - говорил Александр Иванович, когда мы возвращались домой. - Просторные комнаты, старинная мебель красного дерева, крытая зеленым штофом, темные портьеры на окнах и на дверях, картины и портреты в золоченых рамах и пожилая горничная, которую называют по имени и отчеству, поздравившая нас с "законным браком", все это мне живо напомнило мое раннее детство, когда мать брала меня с собой к своим подругам, жившим в Москве, - богатым пензенским помещицам. Мария Петровна с ее характерным московским бытом мне, наверное, где-нибудь пригодится.

В этот же день мы успели сделать еще несколько скучных, но зато коротких визитов старым приятельницам Александры Аркадьевны. Побывать у Туган-Барановских решили завтра.

Моя сестра Лидия Карловна была замужем за одним из первых легальных марксистов, профессором политической экономии Михаилом Ивановичем Туган-Барановским. Его сестры - Елена Ивановна Нитте и Людмила Ивановна Любимова - были моими подругами детства, и, хотя Михаил Иванович был уже женат вторично и родственная связь порвалась, наши отношения оставались близкими и дружескими.

Визит мы сделали только родителям Тугаи-Барановских. У них мы застали дочерей: Лелю и Милу.

- К нам с визитом не приезжайте, - заявили обе сестры. - Визиты - это не для своих, они хороши и удобны для посторонних, когда разговор о здоровье, о детях, погоде и театре длится не дольше получаса. А мы будем ждать вас на днях к обеду.

Старик-отец Иван Яковлевич Мирза-Туган-Барановский в молодости служил в гусарском Гродненском полку. Он проиграл в карты два имения, был отчаянным кутилой и бретером и на Анне Станиславовне Монвиж-Монтвид женился "увозим", так как родители ее, литовские помещики, и слышать не хотели о браке своей дочери с лихим гусаром.

- Интересный и умный старик, - делился со мной впечатлениями Куприн. - Я "вобрал в себя" его наружность, манеры и старомодное вежливое обхождение с замужними дочерьми, как с дамами, - прощаясь, он целовал им руку. Это было трогательно и красиво. Таких людей прошлого века осталось немного.

Позднее, работая над повестью "Гранатовый браслет", Куприн черты Ивана Яковлевича воплотил в образе "дедушки" - генерала Аносова:

"Генерал Аносов, тучный, высокий, серебряный старик... В левой руке он держал слуховой рожок, а в правой - палку с резиновым наконечником. У него было большое грубое, красное лицо с мясистым, носом и с тем Добродушно-величавым, чуть-чуть презрительным выражением в прищуренных глазах, расположенных лучистыми, припухлыми полукругами, какое свойственно мужественным и простым людям, видевшим часто и близко перед своими глазами опасность и смерть... Говорил он, перемежая каждое слово вздохами, происходившими от давнишней одышки..."

Роль их в жизни (И. Я. Туган-Барановского и генерала Аносова, коменданта Киевский крепости), конечно, была различна.

Иван Яковлевич и после ухода из полка был страстным игроком. Он то проигрывал все до нитки, то выигрывал громадные деньги, часть которых его жена, Анна Станиславовна, успевала перевести па свое имя и таким образом спасала семью.

Первый обед был назначен у Любимовых.

Младшая дочь Туган-Барановских Людмила Ивановна^* была вторым браком замужем за крупным чиновником Государственной канцелярии Дмитрием Николаевичем Любимовым^**.

^*(В рассказе А. И. Куприна "Гранатовый браслет" - княгиня Вера Николаевна.)

^**(В "Гранатовом браслете" - князь Василий Львович Шеин.)

К семи часам в гостиной Любимовых собрались все приглашенные к обеду. Ждали только родителей, и Мила волновалась, не случилось ли с отцом припадка астмы. Но скоро появился Иван Яковлевич "в сопровождении двух ожиревших, ленивых, хриплых мопсов, у которых всегда кончик языка был высунут наружу и прикушен" ("Гранатовый браслет"),

- Мама не придет. Она очень сожалеет, но у нее сильная мигрень, - сказал старик, целуя руку Милы.

На обеде, кроме нас, присутствовали родные и знакомые хозяев дома. С многими из них Куприн встретился впервые, поэтому общий разговор за столом вначале не вязался. Заметив это, Любимов воспользовался сообщением своего шурина Николая Ивановича Туган-Барановского^* о каком-то великосветском разводе. Развивая

^*(В "Гранатовом браслете" - Николай Николаевич, брат княгини Веры Николаевны. эту тему, он взял инициативу разговора в свои руки и до конца обеда не упускал ее.)

- Трудно представить себе, - говорил он, - каких хлопот три года назад стоило мне добиться развода Милочки с ее первым мужем. Накануне судоговорения "лжесвидетели" - без них нельзя было обойтись - накинули каждый по нескольку тысяч рублей на свой гонорар, а их было четверо. Они заявили, что слишком многим рискуют и что не приняты во внимание их затраты, когда они выслеживали бывшего мужа Милочки, кутившего с дамами в ресторанах. За время этого наблюдения им пришлось на десять тысяч выпить одного только шампанского в различных ресторанах, и они предъявили мне такое количество счетов на вино, что его с успехом хватило бы напоить целый полк. Свидетели грозили, что, если их требования не будут удовлетворены, они заявят о добродетельной и безукоризненной жизни мужа и о том, что их хотели подкупить и склонить на лжесвидетельство...

Рассказывая, Дмитрий Николаевич обращался, главным образом, к Куприну, чтобы, как шутя сказал он, ввести его в курс семейных дел Любимовых и просветить на тот случай, если он подвергнется участи первого мужа Милочки.

После этого Любимов стал острить над всеми присутствующими. Так как моя мать была тяжело больна, то мне часто приходилось жить у нее дома. Любимов советовал Александру Ивановичу с самого начала не пренебрегать своими юридическими правами и требовать через полицию моего вселения в квартиру мужа.

- После обеда, - заявил он, - покажу вам, Александр Иванович, Милочкин альбом. Как только мы узнали, что Александра Аркадьевна требует, чтобы ваша жена жила дома, а вы у себя, то сразу в альбоме я изобразил, как городовые ведут Марию Карловну по улице в квартиру мужа. К этому случаю будут и стихи, пока они еще зреют в голове поэта.

Не оставил Любимов в покое и Николая Туган-Барановского. Это был чрезвычайно напыщенный, самодовольный человек, втайне завидовавший карьере своего зятя. Николай был крайне ущемлен утратой Туган-Барановскими титула и хлопотал о его восстановлении. Именно о розысках титула и герба в департаменте герольдии Дмитрий Николаевич и начал расспрашивать Николая, приняв крайне серьезный и заинтересованный вид. Неожиданно, перебивая Любимова, в разговор вмешался муж его сестры Ольги Николаевны - граф Дорер. Ярый монархист, член "Союза русского народа", курский предводитель дворянства из той черносотенной породы дворян, которых иначе как "зубрами" не называли, бестактный и глупый, он тоже решил поговорить на эту щекотливую тему.

- Скажите, Иван Яковлевич, - обратился он к старику Туган-Барановскому, - при каких обстоятельствах и в чье царствование была утеряна грамота, утверждавшая ваши права на титул, и не припомните ли вы, каков был герб?

- Я мало интересовался этим даже в молодые годы,- недовольно ответил старик, которому Дорер помешал обедать.

- Но это же так просто, Коля, - не оставлял в покое Любимов своего шурина. - Стоит только со времени Иоанна Грозного проследить по мужской и женской линии всех потомков царицы Марии Темрюковны и восстановить родство с ней князей Мирза-Туган-Барановских... Только и всего...

Разговор этот крайне раздражал Николая. Он делал вид, что не слушает Любимова, и усиленно ухаживал за Ольгой Николаевной Дорер.

Кофе подали в гостиную.

Дмитрий Николаевич подвел Куприна к стоявшему посреди комнаты круглому столу, на котором лежали большие фолианты в массивных кожаных переплетах с серебряными углами и застежками.

- Вам, как писателю, будет особенно интересно ознакомиться с этими фолиантами, - сказал он. - Это рукописи Толстого и Достоевского.

Эти фолианты перешли к Любимову от его покойного отца, профессора Московского университета Н. А. Любимова. Он был другом Каткова и одним из редакторов журнала "Русский вестник", в котором печатались повесть Толстого "Казаки"^*? "Анна Каренина" и несколько романов Достоевского.

^*(Местонахождение корректуры повести Л. Н. Толстого "Казаки" неизвестно. Л. Д. Любимов, сын Д. Н. Любимова, утверждает (в письме к Н. Н. Гусеву), что в архиве его отца не было корректуры "Казаков" (см. Лев Толстой, "Казаки", М. 1963, стр. 388). Корректурные листы "Казаков" с большими вставками и замечаниями видели Куприн и я у Любимовых в 1902 году (прим. М. Куприной-Иорданской).)

Я вместе с Александром Ивановичем рассматривала рукописи. Повесть Толстого не была в полном смысле рукописью. Это были очень много правленные, испещренные различными пометками, с большими вставками и замечаниями на полях корректурные листы.

- Это лабораторная работа гения, которую надо изучать, - сказал Александр Иванович. - А поверхностный взгляд улавливает только почерк.

Роман Достоевского "Бесы" был написан от руки, но было известно, что свои произведения писатель последние годы диктовал жене Анне Григорьевне, а до этого просто различным переписчикам. Поэтому интерес представлять могли только поправки, сделанные его рукой. Эти рукописи имели, таким образом, интерес чисто внешний, беглое знакомство с ними ничего не давало.

Увидев, что Александр Иванович больше не рассматривает фолианты, Любимов снова подошел к нему.

- А теперь пускай Милочка покажет вам свой альбом.

Этот альбом в темно-зеленом коленкоровом переплете с красной розой, вытисненной на верхней крышке, был у Милочки еще с гимназических времен. Тогда в нем писали "на память" ее подруги.

- Пропустим первые трогательные излияния прекрасных юных дев, - сказал Дмитрий Николаевич, - и перейдем к более интересным поэтическим сюжетам.

Когда на ее пути встретился таинственный незнакомец, он решил, оставаясь неизвестным, завоевать внимание Милочки своим поэтическим дарованием^*. В течение долгого времени он еженедельно посвящал ей цветы своей музы. Вот, посмотрите, Александр Иванович, первое письмо. На мой взгляд, оно главным образом касается Анны Станиславовны.

^*(Этот случай послужил Куприну темой для рассказа "Гранатовый браслет".)

 И вот волшебная минута - 
 На свет является дитя, 
 Моя божественная Лима, 
 Это она, это она. 

Ввиду выдающегося интереса, которое представляет это стихотворение, я решил его иллюстрировать. Как видите, после отрывка из письма следует рисунок: кровать с лежащей на ней под покрывалом фигурой.

На следующем листке опять стихотворение:

 Ее Людмилой нарекли, 
 Но для меня осталась Лимой.

Сбоку нарисована люлька. А вот еще выдержка из письма:

 Взирала радостно мамаша, 
 Как расцветала дочь ея. 

И, наконец, заключительные строки письма:

 Великолепная нога, 
 Явленье страсти неземной.

Конечно, к сему имеется соответствующий рисунок ноги.

Этот маньяк с неотступным упорством преследовал Милочку письмами. В них заключались не только стихотворные послания, но и прозаический текст с малограмотным объяснением в любви. Подписывал он письмо своими инициалами - П. П. Ж. Представьте себе, Александр Иванович, ему удалось несколько раз проникнуть в ее квартиру. Как мы впоследствии выяснили, он вошел для этого в соглашение с полотерами. Многие письма его посвящены описанию обстановки всех комнат и, конечно, главным образом Милочкиной. Часто он следовал за ней во время прогулок или когда она посещала своих знакомых. Об этом он также немедленно осведомлял ее в письмах. Когда Милочка второй раз вышла за-муж, поток писем временно прекратился. Но уже через несколько месяцев П. П. Ж. вернулся к своему прежнему занятию.

В прошлом году, в первый день пасхи, рано утром горничная принесла Миле письмо и небольшой пакет. В нем оказалась коробочка, в которой на розовой вате лежал аляповатый браслет - толстая позолоченная дутая цепочка, и к ней подвешено было маленькое красное эмалевое яичко с выгравированными словами: "Христос воскресе, дорогая Лима. П. П. Ж." Это выходило уже за рамки приличия. Коля страшно возмутился и потребовал принятия по отношению к П. П. Ж. самых крайних мер.

Установить личность П. П. Ж. было для меня, конечно, очень легко. Он оказался мелким почтовым чиновником Петром Петровичем Жолтиковым. Жил он в начале старого Невского в громадном доме барона Фридерикса, в котором сдавались дешевые комнаты и квартиры.

В ближайшее воскресенье мы с Колей отправились к нему. По грязной черной лестнице поднялись на пятый этаж. Открыла нам хозяйка квартиры, неопрятная, растрепанная женщина, и указала комнату Жолтикова. Убогая обстановка, сам он - невзрачный, небольшого роста, страшно растерявшийся, испуганно смотревший на нас, - все это произвело на меня тяжелое впечатление. Я положил на стол коробочку с браслетом и вежливо попросил его впредь не только не посылать моей жене подарков, но и перестать писать ей письма. Тут Коля перебил меня, очень резко сказав, что мы примем меры... Я не дал ему договорить, - убитый вид Жолтикова меня обезоруживал...

Мы уже долго пробыли у Любимовых, и пора было проститься. После душных комнат хорошо было пройтись по тихим малолюдным улицам, примыкавшим к Таврическому саду, и мы пешком возвращались домой.

- Когда я курил в кабинете у Любимова, - рассказывал мне Александр Иванович, - он почему-то опять вспомнил о Жолтикове и сказал мне: "Он ведь, так же как я, любит Милочку, и я не могу за это сердиться на него - я счастливый соперник, и мне его жаль. Ведь если бы он был крупным чиновником, а я бедным служащим, может быть, Милочка и полюбила бы его, а не меня, кто знает". - "Да, - ответил я, - судьба не бескорыстна. Она всегда покровительствует успеху".

И, передавая мне слова Любимова, Александр Иванович добавил:

- Сановник еще не заглушил в нем человека, но со временем, кто знает...

Я представляю себе П. П. Ж., - помолчав, продолжал Александр Иванович. - Я представляю себе, как мучительно напрягает он свои душевные силы, стараясь преодолеть малограмотность и отсутствие необходимых слов, чтобы выразить охватившее его большое чувство, и как стремится он уйти от своей убогой жизни в мечты о недосягаемом счастье.

В юности, когда я был еще юнкером, нечто подобное испытал и я, когда долго хранил у себя случайно оброненный при выходе из театра носовой платок незнакомой мне женщины.

Вкусный и ароматный чай ройбуш можно купить в нашем магазине tea-dolina.ru.