Глава X Уничтожение писем и смерть А. А. Давыдовой. - "Принц Жорж". - Завещание. - Кончина В. П. Острогорского. - Ф. Д. Батюшков - редактор "Мира божьего".

Мы не сделали и половины визитов по длинному списку, составленному моей матерью, когда в ее состоянии наступил угрожающий перелом. Я все дни проводила около нее, а последнее время и ночи.

За две недели до смерти она решила все хранившиеся у нее долгие годы письма уничтожить.

Письма Н. К. Михайловского, Г. И. Успенского и Н. В. Шелгунова Александра Аркадьевна передала Николаю Константиновичу в начале своей болезни.

Я должна была подавать ей объемистые пакеты, крепко перевязанные и запечатанные сургучной печатью. Она надрывала обложку каждого пакета, чтобы убедиться, что там находятся письма, а не какие-нибудь другие забытые бумаги.

- Здесь письма Ивана Александровича Гончарова,- сказала она мне, указывая на объемистый пакет.- Брось в камин и как следует размешай золу.

Гончаров всегда говорил, что он считает "величайшим неуважением" к памяти умершего человека, кто бы он ни был, когда в его письмах роются посторонние любопытные люди, по-своему толкуют их содержание и всячески стараются залезть в святая святых его души. Если умер писатель, то его письма считают возможным сделать общим достоянием и даже печатать. И Гончаров просил своих друзей после его смерти всю переписку с ним уничтожить...

- Я считаю, что он был совершенно прав, - сказала Александра Аркадьевна.

Дальше шли письма А. Н. Плещеева, Я. П. Полонского, А. Н. Майкова, Р. Апухтина, Григоровича, Всеволода Крестовского и другие, которые я не запомнила. Среди них находились письма А. Ф. Кони, Модеста Ильича Чайковского, в которых он, по словам Александры Аркадьевны, очень много писал о своем брате Петре Ильиче Чайковском.

- Теперь все. - Она протянула мне две последние пачки. - Это письма Всеволода Гаршина^* и С. Я. Надсона^**. Оба много писали мне, и последние письма незадолго до их смерти.

^*(Александра Аркадьевна Давыдова нежно любила впечатлительного, тонкого, душевно глубокого писателя Всеволода Михайловича Гаршина. Отвечал признательностью Давыдовой и Гаршин. Сохранились его письма к Давыдовой (прим М. Куприной-Иорданской).)

^**(Александра Аркадьевна принимала горячее участие в отправке Надсона за границу. По ее просьбе один железнодорожный магнат дал Надсону крупную сумму денег, а через два месяца после его отъезда состоялся концерт Карла Юльевича в пользу тяжелобольного поэта (прим. М. Куприной-Иорданской).)

Вечером я рассказала Александру Ивановичу о письмах, уничтоженных моей матерью.

- Видишь ли, обещание, данное Александрой Аркадьевной Гончарову, конечно, следовало исполнить. Но я думаю, что уничтожить надо было только все слишком интимное и личное, что заключалось в этих письмах. Ведь переписка между друзьями всегда основана на душевной близости и взаимном доверии. Я думаю, что Александра Аркадьевна не поступила бы против воли Гончарова, если бы сохранила все то, что в этих письмах касалось его творчества, а уничтожила бы все ненужное, что могло дать повод для кривотолков и сплетен в печати.

Позднее в статье о Кнуте Гамсуне Куприн писал: "Нахожу, что лишнее для читателя путаться в мелочах жизни писателя, ибо это любопытство вредно, мелочно и пошло".

Рано утром 24 февраля 1902 года Александра Аркадьевна скончалась от паралича сердца^*.

^*(В связи со смертью А. А. Давыдовой Н. К. Михайловский писал: "...скончалась издательница "Мира божьего" Александра Аркадьевна Давыдова. Это большая потеря для журнала, в котором ее роль не ограничивалась простым издательством. Женщина редкого ума и энергии, она создала этот журнал с его своеобразной программой, была его душой, и успехом своим "Мир божий" в очень и очень значительной степени обязан ей, хотя она ничего не писала. На журнальное поприще ее толкнула простая случайность. В 1885 году она познакомилась с г-жой Евреиновой, затеявшей тогда "Северный вестник"... Г-жа Евреинова предложила Александре Аркадьевне место секретаря редакции, и та приняла его, как я думаю, без серьезного отношения к делу. Вначале это было чисто дилетантское занятие умной светской дамы, у которой было много свободного времени и которой надоели приемы, выезды, визиты. Я помню ее в то время блистающей красотой, остроумием, весельем... Но постепенно она так втянулась в дело, что уже положительно не могла без него существовать, основала "Мир божий" и вся ушла в него... ей помогала старшая дочь Лидия Карловна, по мужу Туган-Барановская... Но в прошлом году Лидия Карловна умерла, и эта преждевременная смерть страстно любимой дочери сразу подкосила издательницу "Мира божьего"... На похоронах один наш общий знакомый заметил: "Вот когда можно без преувеличения сказать: умерла от горя..." ("Русское богатство", 1902, март). "За четыре дня до смерти, - писал А. И. Богданович в "Мире божьем", - она составляла программу апрельской книги и рассматривала новые иностранные издания, выбирала нужные статьи для перевода. Почти накануне смерти она сделала необходимые распоряжения по выпуску мартовской книги: "А то боюсь, по случаю моей смерти книга запоздает. Подписчикам нет дела до того, жива я или нет, а книгу они должны получить вовремя". Сама проредактировала объявление для газет о своей смерти. "Чтобы поменьше всяких жалких слов. Терпеть не могу этой показной казенной скорби..." Эта славная смерть, спокойная и бесстрашная, блестяще завершила эту чудную жизнь, богатую впечатлениями, полную труда, преданную общественным интересам" ("Мир божий", 1902, апрель).)

На другой день в квартиру внесли громадный венок от герцога Мекленбург-Стрелицкого ("принц Жорж").

Принц Жорж был внуком великой княгини Елены Павловны, с детства любил музыку, но по своему положению не мог посещать консерваторию и с четырнадцати лет учился у К. Ю. Давыдова игре на виолончели, как и А. В. Вержбилович.

Занимался с ним Карл Юльевич дома. Два-три раза в неделю принца Жоржа привозили к Давыдовым из Михайловского дворца, где отец мальчика - герцог Мекленбург-Стрелицкий напивался до белой горячки, бегал с саблей по залам дворца и рубил все, что попадало ему под руку. Свою жену, великую княгиню Екатерину Михайловну таскал за волосы, а Жоржа часто бил палкой по голове. У сына на всю жизнь осталось нервное подергивание.

Принц Жорж, А. А. Дывыдова и А. В. Вержбилович были почти ровесниками. В первый год замужества Александра Аркадьевна, ожидая мужа из консерватории, играла с его учениками в прятки и другие игры.

После смерти Карла Юльевича герцог Мекленбург-Стрелицкий (сын) бывал у Давыдовой на журфиксах или просто приезжал к завтраку или обеду.

Узнав о смерти Александры Аркадьевны, он прислал великолепный венок и приехал 25 февраля на вечернюю панихиду.

О принце Жорже Куприн раньше не слыхал. Произошло нелепое недоразумение.

Увидев в передней громадного роста военного, Александр Иванович решил, что это, наверное, явился пристав опечатать имущество покойной. Он заступил Мекленбург-Стрелицкому дорогу.

- Сейчас начнется панихида, - сказал Куприн, - будьте так любезны прийти завтра в десять часов утра. Тогда и опечатаете, что нужно...

Не глядя на Куприна, Мекленбургский сбоку, молча, обошел Александра Ивановича и направился к раскрытой настежь двери, где началась служба.

Впоследствии многие узнали об этом эпизоде и смеялись над тем, что Куприн после многих лет военной службы не мог отличить командира гвардейского полка от пристава.

Хоронил А. А. Давыдову весь литературный и музыкальный Петербург^*. В день похорон, утром, приехал год живший в Тифлисе ее больной сын Николай Карлович, которого Вера Дмитриевна вызвала телеграммой. Он успел только проститься с матерью. Проводить ее на кладбище в двадцатипятиградусный мороз не мог.

^*(2 марта 1902 года Куприн писал Л. И. Елпатьевской в Ялту: "...Как я Вам уже телеграфировал, Александра Аркадьевна умерла от паралича сердца, то есть мгновенно и, вероятно, безболезненно. Это было в воскресенье, а во вторник ее похоронили. На панихиде и погребении перебывал весь петербургский литературный мир, было множество венков и т. д., но, слава богу, речей на могиле не было, так как это была особенная, постоянно выражаемая воля покойной" (ИРЛИ).)

На похоронах А. А. Давыдовой Куприн познакомился с Федором Дмитриевичем Батюшковым.

После похорон нам пришлось расстаться с нашей комнатой у столяра и поселиться вместе с больным братом, которого нельзя было оставлять одного. Это было тем более необходимо, что тетя Вера собиралась вернуться в Москву к своей сестре.

Начались томительные совещания с юристами, касавшиеся утверждения завещания. Оно было составлено не нотариальным, а домашним порядком, и для утверждения его судом полагался шестимесячный срок. Между тем материальное положение издательства было шаткое, в чем Александра Аркадьевна при жизни не давала себе ясного отчета. После смерти старшей дочери и во время своей болезни она совсем не вникала в материальные дела журнала и составила себе ложное представление о его доходности. Ангел Иванович, чтобы не волновать ее, поддерживал это заблуждение. И на этом основании Александра Аркадьевна завещала ряд очень крупных пожертвований: Литературному фонду тридцать тысяч рублей на стипендии своего имени, еще двадцать тысяч распределила между разными лицами. Кроме этого, было очень много мелких выдач на общую сумму десять тысяч рублей.

Издательство было завещано мне, и сонаследниками моими являлись А. И. Богданович и мой брат Н. К. Давыдов. Обязательства выплатить все вышеуказанные пожертвования возлагались на меня.

Юристы, рассмотрев документы, выяснили, что во время составления завещания Александра Аркадьевна располагала только подписными журнальными суммами и личных, не зависящих от этих сумм средств, кроме пенсии^*, не имела. Последние же годы она производила большие траты из подписных денег, что неблагоприятно отразилось на материальном положении издательства. Произвести выдачи, указанные в завещании, немедленно оказалось невозможным, так как в дальнейшем не на что было бы продолжать журнал.

^*(После смерти мужа Александра Аркадьевна подала прошение об установлении ей пенсии. Вместо подписи: "Вдова солиста Двора его императорского величества", она по рассеянности написала: "Вдова его величества - А. А. Давыдова". В министерстве Двора решили, что у нее явное душевное расстройство, и к нам явился лейб-медик, профессор-психиатр Мержеевский. Документ пришлось переписать, а в литературных кругах Петербурга еще долго называли Александру Аркадьевну "Вдовой его величества" (прим. М. Куприной-Иорданской).)

- Я отказываюсь проводить в суде это завещание, которое считаю просто растратой, - резко заявил известный в то время юрист О. О. Грузенберг. - От лица всех нас присутствующих здесь юристов могу посоветовать вам только одно, - обратился он ко мне и Александру Ивановичу, - отказаться от завещания. В этом случае вы не будете нести за него ответственность.

- Что же тогда будет с издательством? - спросила я.

- Счет покойной издательницы в банке будет арестован. Денег на все выдачи не хватит, и объявят несостоятельность.

- Знаете что, Ангел Иванович, - обратился Куприн после совещания к Богдановичу, - пошлем мы к черту и даже еще подальше всех мудрых юристов и завтра без них решим, что нам делать. Я человек журналу посторонний и очень мало знал Александру Аркадьевну. Но я уверен, что Мария Карловна не захочет, чтобы память ее матери была запятнана обвинением в растрате, как это высказал Грузенберг. Нельзя же нам из боязни ответственности губить большое литературное дело.

Ангел Иванович молча пожал ему руку.

При жизни Александры Аркадьевны вышли в свет две первые книжки журнала, третья - мартовская - находилась еще в типографии. Следующую, апрельскую, без разрешения Главного управления по делам печати типография отказалась набирать. Такое положение для периодического издания было равносильно его приостановке, и это неизбежно должно было катастрофически отразиться на полугодовой подписке.

Я отправилась к своему знакомому Николаю Александровичу Агапову - правителю канцелярии Главного управления по делам печати (он был женат на моей гимназической подруге). Он мог дать мне толковый совет. Так и случилось.

- Да зачем же вам хлопотать об утверждении вас издателем, когда вы можете просить разрешить вам подписывать журнал за издателя впредь до утверждения вас в правах наследства. Вот и все. Я думаю, что это дело пройдет.

Он оказался прав. Через несколько дней я получила извещение о том, что мое ходатайство удовлетворено и мне надо взять в Главном управлении формальное разрешение. Там Н. А. Агапов доверительно сообщил мне:

- Когда я доложил начальнику Управления Бельгардту о вашем ходатайстве, он, потирая руки, сказал: "Вот прекрасный предлог прекратить этот вредный журнал, на который правительство давно косится. Никакого временного разрешения я ей не выдам". - "Да это было бы, конечно, очень хорошо, ваше превосходительство,- сказал я ему, - если бы приостановка журнала без законной причины не повлекла за собой разорения всего издательства. А так как, кроме частных лиц, здесь завещана очень большая сумма благотворительному учреждению- Литературному фонду, в правлении которого сидят такие лица, как Кони, Спасович, Таганцев и другие влиятельные юристы, то они немедленно предъявят вам иск об убытках. И любое не понравившееся им решение они, конечно, обжалуют в сенате".

Бельгардт задумался, постучал пальцами по столу и сказал: "Пожалуй, лучше с ними не связываться. Они большие кляузники. Что ж, посмотрим, как новые люди поведут журнал. Если физиономия журнала не изменится, то мы в будущем постараемся найти законную причину, чтобы его закрыть".

Итак, мы решили, больше не советуясь с юристами, продолжать журнал.

Сонаследников нас было трое, и ни один из нас не мог по своему усмотрению распоряжаться средствами издательства. Поэтому смета, составленная Богдановичем, была для нас обязательной. Долг издательства в шестьдесят тысяч, конечно, оставался долгом, но в конце года, когда суд утвердит завещание, некоторые выплаты можно было отсрочить. Кроме того, представилась возможность заключения частного долгосрочного займа. Мы понемногу начали успокаиваться, работа вошла в норму: выпустили мартовский номер журнала, сдали в набор весь апрельский. При создавшихся условиях отказываться от работы в "Мире божьем" Куприн уже не мог и вынужден был расстаться с "Журналом для всех".

Но так как "беда не живет одна", то и наши мытарства далеко еще не кончились. В марте 1902 года редактор "Мира божьего" Виктор Петрович Острогорский скоропостижно умер. Он был уже очень стар и последние годы ставил свою подпись под журналом, не читая его. Надеяться на то, что станет редактором Богданович и займет то положение, которое по праву принадлежало ему, было невозможно вследствие революционного прошлого Ангела Ивановича.

В восьмидесятых годах Богданович был военным судом приговорен к заключению в крепости, а затем к ссылке. В Петербурге он находился под надзором полиции и в 1899 году после студенческих беспорядков был арестован, и ему вновь грозила ссылка. Александра Аркадьевна предприняла энергичные хлопоты, и благодаря своим связям ей удалось его выручить. Ясно, что ни издателем, ни редактором Богдановича никогда бы не утвердили. Поэтому становится понятным, что Александра Аркадьевна после смерти своей старшей дочери не могла передать издательство Богдановичу, а должна была завещать его мне, несмотря на то, что я еще была несовершеннолетней.

Вопрос о приглашении редактора для журнала "Мир божий" был очень сложный. Новый редактор должен был считаться с многолетними заслугами и авторитетом Богдановича, сработаться с остальными членами редакции и в то же самое время фактически, а не номинально возглавлять журнал. По мнению членов редакции, таким редактором мог быть профессор истории всеобщей литературы Федор Дмитриевич Батюшков. Но он вначале категорически отказался от нашего предложения. Только через некоторое время, благодаря влиятельному вмешательству В. Г. Короленко, Батюшков решился дать свое согласие стать редактором.

Члены старой редакции возбудили вопрос и о том, что, кроме нового ответственного редактора, следует пригласить в отдел беллетристики и А. И. Куприна.

Задвижка абра на сайте http://www.pasador.ru.