Глава XI Куприн - член редакции "Мира божьего". - "Санин". - "В казарме".- В ресторане Палкина.

Куприн вошел в состав редакции "Мира божьего". Произошло некоторое перераспределение внутриредакционной работы. Отдел беллетристики распределился между Батюшковым, Богдановичем и Куприным.

И хотя сотрудники журнала продолжали считать фактическим редактором "Мира божьего" Богдановича, наступило время, когда Ангел Иванович должен был поступиться своей властью, которую он раньше разделял только с Александрой Аркадьевной Давыдовой - издательницей журнала.

Все ближайшие сотрудники понимали, что дело тут не в Куприне, а в Батюшкове, который на первом же редакционном собрании заявил, что он, подписывая "Мир божий", берет на себя полную ответственность за журнал, поэтому должен быть осведомлен о всех поступающих в редакцию материалах, ему должно принадлежать право вето.

Редакционным днем был вторник. По вторникам сотрудники журнала собирались в редакции к двум часам Дня, в остальные дни к четырем часам, кроме Ангела Ивановича, который как заведующий редакцией бывал ежедневно с двух часов.

На одном из редакционных совещаний, незадолго до нашего отъезда в Крым, А. И. Богданович вытащил вдруг из стола толстую рукопись.

- В прошлую среду заходил Арцыбашев и оставил рукопись романа "Санин". Я немножко просмотрел его. Александр Иванович, может, возьмете?

- А ваше мнение, Ангел Иванович? - спросил Куприн.

- Я слишком бегло просмотрел рукопись...

Прочитав роман, Александр Иванович говорил мне:

"Роман интересен, но, конечно, редакция "Мира божьего" вряд ли согласится печатать его".

На следующем редакционном совещании Куприн дал отзыв о "Санине".

- Арцыбашев - молодой писатель. Отдельные страницы романа печатать не следует и говорить с автором придется много, но в общем интересно, оригинально и очень талантливо.

А. И. Богданович выразил общее мнение редакции:

- Печатать роман невозможно. Натурализм некоторых сцен граничит с порнографией, а главное - роман упадочнический и не соответствует данному политическому моменту, когда передовое общество настроено революционно.

Рукопись была возвращена автору.

Спустя три года вышел купринский "Поединок". Арцыбашев обнаружил, что Александр Иванович дословно вставил в "Поединок" большой абзац из "Санина". Он написал Куприну резкое письмо. Александр Иванович был этим очень огорчен. Но в конце концов ему удалось убедить Арцыбашева, что если он это и сделал через три года, то совершенно невольно. После выяснений и объяснений между ними установились дружеские отношения.

А. А. Давыдова, Муся Давыдова (М.К. Куприна-Иорданская), Л. К. Давыдова, С. Я. Надсон, О. Ф. Гувале, М. В. Ватсон

В большой квартире, которую Александра Аркадьевна занимала вместе с редакцией, мы с Александром Ивановичем поместились в комнате моей тетушки, уехавшей в Москву.

Как и раньше, Куприн свои занятия распределил так, чтобы вечер оставался свободным. И, временно прерванные, наши беседы возобновились.

- Слушай меня внимательно, Машенька, - однажды вечером сказал мне Александр Иванович. - Думай только о том, что я говорю, и, пожалуйста, смотри только на меня, а не по сторонам. Я закрою дверь, а то забредет к нам дядя Кока и помешает. Ежели попросить его уйти - он обидится.

Так вот. - Он несколько раз крепко потер голову руками. - Я скажу тебе то, чего никому еще не говорил, даже Бунину. Я задумал большую вещь - роман. Главное действующее лицо - это я сам. Но писать я буду не от первого лица, такая форма стесняет и часто бывает скучна. Я должен освободиться от тяжелого груза впечатлений, накопленного годами военной службы. Я назову этот роман "Поединок", потому что это будет поединок мой, поединок с царской армией. Она калечит душу, подавляет все лучшие порывы человека, его ум и волю, унижает человеческое достоинство.

Простить этого нельзя!..

Всеми силами моей души я ненавижу годы моего детства и юности, годы корпуса^*, юнкерского училища^** и службы в полку. Обо всем, что я испытал и видел, я должен написать. И своим романом я вызову на поединок царскую армию. Конечно, единственный ответ, какого удостоится мой вызов, будет запрещение "Поединка", он, наверно, никогда не выйдет в свет.

^*(После Разумовского сиротского пансиона (1876-1880) Куприн учился восемь лет в кадетском корпусе (1880-1888}.)

^**(Окончив в 1888 году кадетский корпус, Куприн поступил в Александровское училище.)

А все-таки я напишу его.

Александр Иванович встал и молча начал ходить по комнате.

- Как тебе кажется, Машенька? - наконец спросил он. - Это будет крепко закручено... Ты не боишься за меня?.. А теперь я прочту тебе небольшую главу, - может быть, она войдет в "Поединок".

Это была глава, в которой ефрейтор Верещака собрал "молодых" и "репетил" с ними словесность^*.

^*(Эта глава, как отдельный рассказ "В казарме", была напечатана в 1903 году в сборнике "Помощь в пользу ссыльных и заключенных". (Прим. автора.))

"- Архипов!.. Кого мы называем унутренними врагами?..

Неуклюже поднявшийся Архипов упорно молчит, глядя перед собой в темное пространство казармы. Дельный, умный и ловкий парень у себя в деревне, он держится на службе совершенным идиотом. Он не понимает и не может заучить наизусть самых простых вещей.

- Пень дубовый! Толкач! Верблюд! Что я тебя спрашиваю? - горячится Верещака. - Повтори, что я тебя увспросил, батькови своему сто чертей!..

- Враги...

- Враги! - передразнивает ефрейтор. - Совсем ты верблюд, только у тебя рогов нема. Какие враги, чертяка собачья.

- Внешни...

- У-у, ссвол-лочь! - шипит сквозь стиснутые зубы Верещака. - Унутренние!..

- Нутренни...

- Ну?

- Враги.

- Вот тебе враги!

Архипов вздрагивает головой, нервно кривит губами и крепко зажмуривает глаза.

- Так и стой усе время, стерво! - говорит ефрейтор, потирая руку, занывшую в локте от неловкого удара. - И слухай, что я буду говорить. Унутренними врагами называются усе сопротивляющиеся российским законам. Ну и, кроме того, еще злодеи, конокрады и которые бунтовщики, евреи, поляки, студенты^*. Повтори, Архипов, усе, что сейчас сказал".

^*(Слова "евреи, поляки, студенты" редакция сборника из рукописи вычеркнула. (Прим. автора.))

- Вот пока глава, которую я наметил для моего будущего романа, - после небольшой паузы сказал Александр Иванович. - Понравилась она тебе, Машенька?

Александр Иванович читал, с большим юмором оттеняя нелепые и невежественные слова Верещаки, которые нельзя было слушать без смеха. И с этих пор в наш семейный обиход вошло говорить друг другу: "Вижу я, что ты уже начинаешь старацца" (слова Верещаки, когда угодливый новобранец угощает его водкой в трактире).

- Но роман, Маша, это еще дело будущего, - вернулся Александр Иванович к началу разговора. - Прежде чем серьезно приступить к этой работе, я должен еще многое обдумать. А пока у меня несколько хороших тем для рассказов, которые надо написать, чтобы к будущей зиме подготовить материал для сборника.

Осенью, когда я с Буниным был у Пятницкого, он говорил нам, что, если издательство "Знание" всецело перейдет в руки его и Горького, оно будет реорганизовано. Горький уже наметил широкий план издания художественной литературы. Среди тех беллетристов, которых он хочет привлечь в "Знание", имеется и мое имя.

Если же, паче чаяния, нынешние члены товарищества "Знание" не захотят устраниться и передать все дело Горькому, я буду издаваться у Поповой. На днях, когда я был у Маминых, я застал там Ольгу Николаевну - она ведь издает сочинения Дмитрия Наркисовича. Она была со мной очень любезна и пригласила зайти к ней для делового разговора - переговорить об издании моего сборника рассказов. Думаю, что следует с ней повидаться, но пока не связывать себя с ее издательством никакими обязательствами. Подождем до осени.

В один из зимних приездов Бунина в Петербург Куприн, Иван Алексеевич и я зашли вечером в ресторан Палкина.

Народу в зале было много, столики все заняты, и нам пришлось сесть за столик у зеркальной стены. Справа от меня Куприн, слева - Бунин.

У противоположной зеркальной стены, напротив меня, за длинным столом ужинали восемь офицеров.

Увидев меня, они разыграли такую сцену: двое, которые сидели по краям стола и не отражались в нашем зеркале (их могла видеть только я), вставали, поднимали бокалы и пили за мое здоровье. Потом эти места занимали двое других офицеров и проделывали то же самое.

Я заволновалась. В конце концов, это могло кончиться скандалом. Куприн, опустив голову, что-то рассказывал нам. Я глазами показала Бунину на офицеров. Чтобы не поворачиваться к ним лицом, Иван Алексеевич уронил салфетку, наклонился за ней и наискось в зеркало увидел эту пантомиму. Он тоже забеспокоился и через несколько минут сказал:

- Что-то мне сегодня не нравится у Палкина.

- А у меня голова болит. Пойдемте лучше на воздух,- предложила я.

Подходя к нашему дому, мы все-таки не выдержали и рассказали Александру Ивановичу, почему мы ушли из ресторана.

- Как?! Вы сделали это умышленно? Я сию минуту возвращаюсь обратно.

- К чему это, Саша? Перестань.

Некоторые исследователи творчества Куприна считают, что этот эпизод послужил Куприну внешним толчком для написания повести "Поединок". Это неверно. "Поединок" был подготовлен военными рассказами, написанными Куприным в течение нескольких лет, еще до приезда его в Петербург.